Переписка Александра Гамильтона и Джона Лоуренса (3)

[Св.]

Все попытки Лоуренса убедить Южную Каролину пополнить свои войска черными батальонами терпели неудачу, несмотря на то, что континентальная армия на юге была на грани поражения. Вашингтон не мог позволить себе прислать подкрепления. В столкновениях с британской армией, где Лоуренс командовал небольшими отрядами и батальонами, он регулярно шел поперек приказов и ввязывался в бой. Он называл это "приятным развлечением для наших молодых солдат"; старшие офицеры говорили, что это "демонстрация чести без практической пользы". В конце концов американцам пришлось принять поражение и жесткие условия капитуляции. Британцы даже не позволили им провести ритуал капитуляции с честью, выбрав для них более постыдный сценарий с опущенными флагами. Для Лоуренса, которого отправили в Филадельфию, начался период, который в коротком письме Вашингтону с сообщением о капитуляции он назвал "величайшим и самым унизительным несчастьем в моей жизни".

В плену в Филадельфии Лоуренс, благодаря своим родственным связям и высокому положению, находился в весьма неплохих условиях и под слово офицера мог передвигаться в пределах штата Пенсильвания. Это мало его утешало. Он писал оттуда Гамильтону, но письмо не сохранилось, хотя упоминается сразу в двух письмах; до нас дошел только ответ Гамильтона на него, где он пишет:

Я сожалею о потере Чарльстона как о несчастье для общего дела. Я сожалею о ней, потому что она затрагивает моих друзей; и мне не нужно тебе говорить, насколько среди них всех для меня выделяется твой случай. Я знаю, как ты страдаешь от того, что твои руки связаны во время кризиса настолько острого, как нынешний. Я говорил с генералом о том, чтобы обменять тебя, но строгие правила беспристрастности встают у нас на пути. Из всей семьи я единственный считаю, что можно найти причины обменять тебя, благодаря твоему родству с главнокомандующим. Мы все искренне тебя любим; но у меня больше слабостей человеческой природы, чем о других, и я подозреваю себя в предвзятости, вызванной моей склонностью к тебе. [...] но друг мой, позволь тебя предостеречь. Не проявляй излишнего нетерпения по поводу своей ситуации, не показывай чрезмерно, как стараешься от нее освободиться. Хотя у меня нет сомнений, что такие порывы вызваны лишь похвальным желанием быть полезным, другие могут отнестись к твоему поведению предрассудочно. Не давай никому подумать, будто ты переносишь плен хуже других.

Это не первое и не последнее письмо, где Гамильтон напоминает Лоуренсу о необходимости держать себя в руках, не давать волю своей порывистой натуре. Иногда бывает забавно это слышать от Гамильтона, который однажды вызвал на дуэль всю республиканскую партию, но не смог стреляться с вызвавшимся кандидатом немедленно, потому что у него до того уже была назначена дуэль по другому поводу. Тем не менее, Гамильтон, несмотря на порой взрывной характер, не продвинулся бы так далеко, не умей он его контролировать и скрывать свои чувства при политической необходимости. Лоуренс этими навыками обладал куда в меньшей степени, и был еще более идеалистичен, часто выбирая следовать своим представлениям о чести и о своем месте в революции вместо здравого смысла. Наставления Гамильтона многое говорят об их характерах и отношениях.
Гамильтон продолжает письмо обсуждением военной ситуации и традиционным возмущением по поводу скупости и нерешительности Конгресса. Но в завершение он переходит к новости куда более значительной для их с Лоуренсом отношений.

Разве ты не слышал, что меня ожидает венчание? Признаюсь, грешен. Виновен. Следующей осенью судьба моя будет решена. Я жертвую своей свободой ради мисс Скайлер. Она добросердечная девушка, и я уверен, никогда не станет мотовкой; хотя и не гений, она достаточно благоразумна, чтобы быть приятной; хотя и не красавица, у нее очаровательные черные глаза, она весьма хороша, и обладает всеми внешними чертами, которые сделают счастливым влюбленного. И поверь мне, я искренне влюблен, хотя и не расхваливаю совершенства моей госпожи с рыцарским энтузиазмом.

Можно представить, с какими чувствами Лоуренс, измученный бессилием в плену, получил эту новость.
Интересно, что хотя Гамильтон начал ухаживать за Элизабет Скайлер еще в декабре-январе, и помолвка была заключена к апрелю, ни в одном из писем за этот период (последнее датировано 30 марта) она не упоминается. Мне не удалось найти письма Гамильтона за этот период, которые были бы адресованы друзьям, а не деловым союзникам, чтобы сравнить, были ли упоминания там. Интересно так же и то, как именно Гамильтон описывает здесь невесту. Снисходительный тон, который он принимает в письме Лоуренсу, не идет ни в какое сравнение с его пылкими и нежными письмами, адресованными самой Элайзе-Бетси. Вот, скажем, несколько строк, написанных примерно в то же время:

Я люблю вас все больше и больше с каждым часом. Милая нежность и деликатность вашего ума и манер, возвышенность чувств, подлинная доброта сердца, его склонность ко мне, красота черт и души, благоразумие без претензии, невинная простота и искренность в каждом поступке; все это наполняет меня все большим расположением...

Это, надо сказать, одно из самых сдержанных писем Гамильтона к Элайзе; здесь оно выбрано в основном из-за близости по времени и потому, что в нем перечисляются примерно те же свойства, что и в письме Лоуренсу, но совсем иным тоном. Другие письма, и до и после свадьбы, полны настолько цветистых восторгов, что заслуживают своего цикла. Кстати, Гамильтон прибегает в них к изящной риторике в духе "милая колдунья, ты опутала меня своими чарами и обманом украла мое сердце и чувства", удивительно похожей на те шутливые и игривые обвинения, которые он бросает в предыдущих письмах Лоуренсу.
Письмо Лоуренсу, вместе с самым первым, где Гамильтон описывает еще потенциальную жену, биографы часто используют в обсуждении того, какими именно чувствами - или холодным рассудком - руководствовался Гамильтон при выборе супруги, и каково было его отношение к ней. Честно говоря, мне трудно представить, после прочтения всех писем Александра к Элайзе, что он не любил ее всем сердцем до конца жизни; и так же трудно представить, что письма периода помолвки написаны молодым человеком, цветистой прозой очаровывающим богатую наследницу, к которой он испытывает симпатию, но не те головокружительные чувства, которые звучат в его словах.
Тем не менее, здесь Гамильтон весьма сдержан и даже циничен; настолько, что ему приходится поправляться, убеждая Лоуренса, что нет-нет, конечно, он влюблен, а не просто так решил жениться. Похоже, что он пытается удержать баланс между тем, чтобы сообщить Лоуренсу про грядущую женитьбу, тем, чтобы не вызвать у него слишком сильного огорчения этим фактом (что особенно актуально, учитывая ситуацию, в которой Джон находится), и при этом все же не оставить впечатления, что женится он по расчету и без любви. У меня есть причины полагать, что это сложное смешение эмоций, которые он предполагает в Лоуренсе и которые пытается заранее предугадать и пригасить, связаны еще и с тем, что Лоуренс одновременно ревновал Гамильтона и в то же время видел в браке возможность разорвать грешную сторону их связи. Причины эти основаны на некоторых косвенных признаках, о которых позднее, когда мы дойдем до актуальных цитат в следующих письмах; однако в развитии всей этой истории следует иметь в виду весьма популярную и аргументированную теорию об интернализированной гомофобии Лоуренса.

Заканчивает Гамильтон это письмо вопросами о том, не позволят ли условия плена Лоуренса ему навестить друзей - ставка находилась сравнительно недалеко. В процитированном выше письме к Элайзе он говорит по этому поводу:

Я получил письмо от моего Лоуренса с просьбой о встрече на границе Пенсильвании. Генерал наполовину согласился на него. Надеюсь, что мне разрешат с ним встретиться; если так, я отправлюсь в Филадельфию, и тогда, будьте уверены, не забуду портрет, который вы просили.

"От моего Лоуренса", в письме невесте! . Простите, вырвалось. Так вот, отсюда мы узнаем о предшествующем этому письме Лоуренса и о том, что они оба прикладывают усилия для того, чтобы встретиться. Возможности для этого были, хотя это требовало некоторых политических манипуляций. Под портретом, о котором говорит Гамильтон, обычно понимают его портрет работы Чарльза Уинстона Пила, который совершенно не похож на его более поздние портреты, но тем не менее является единственным изображением Гамильтона в молодые годы, которое у нас сохранилось. (Окей, есть еще пара работ того же Пила, но лучше не становится.) Если речь идет именно об этом портрете, то он станет подарком Элизабет на свадьбу, и она вышьет для него великолепное кружевное обрамление. Есть, однако, с этим портретом любопытный момент: единственный сохранившийся прижизненный портрет Лоуренса был написан тем же художником и примерно в то же время, в Филадельфии. Точной датировки портретов нет, но есть причины полагать, что они были написаны одновременно.

Неясно, удалось ли Гамильтону и Лоуренсу встретиться летом; встреча, о которой точно известно, состоялась в октябре, но была ли она первой или второй за период плена, сказать нельзя. Летом они обменивались несколькими письмами, которые не сохранились. В следующем имеющемся письме, от 12 сентября, Гамильтон говорит, что они пренебрегают перепиской и тем самым подводят свою дружбу. В этом промежутке нам известно про письмо от Лоуренса от 19 июля (вероятно, с ответом на то, что разобрано в этом посте) и от 8 сентября. И, конечно, сухая записка Лоуренса от 30 июля о том, что он по просьбе Гамильтона заказал ему шляпу.

Осенняя переписка будет в следующем посте, оставайтесь на нашем канале.

Александр Гамильтон и Джон Лоуренс, 1780 г.

@темы: .hamiltrash, the only kind of intercourse, [hamletters]

Comments

[Сударь в знатномъ фраке]

Прост я сижу такой и каждый раз


Могу только догадываться что в голове у бедного Лоуренса творилось тогда. Я люблю тебя, но наша связь грешна. Но я люблю тебя. Надеюсь ты женишься и забудешь меня. О нет, он женится. Хорошо. НЕТ ПЛОХО! Но я все еще люблю его. И он говорит, что любит меня...и так далее. И это не день происходит в его голове. И не два. Это у него в голове годами сидит, Карл! Годами!!!111 + постоянное поедание себя за несовершенство, неудачи, плен и вот это все. Не удивительно что он кукушечкой поехал.

[Св.]

Сударь в знатномъ фраке, да просто....!!!
Мэйси половину главы про плен посвящает рассуждениям про богатый внутренний мир Джона и как он все время ждал от себя совершенства, как других ценил как есть, а себя не ценил, и поэтому все время пытался что-то доказать, но напарывался на замкнутый круг самоуничижения.

[Химе-тян]

Боль. Мёрк. Безысходность.

[avarice]

Господи, как я рада, что нашла вас на dairy! Это так прекрасно

[Св.]

Химе-тян, а ведь еще не осень.

avarice, спасибо! )))) я рада пополнению наших рядов

[Химе-тян]

Св.
*рыдает в черепашку усерднее*