Итак, Лоуренс назначен послом во Францию, с задачей помочь Бенджамину Франклину выжать из французов деньги и поддержку в войне. Ему вдогонку Гамильтон пишет:

Со всей искренностью я говорил тебе, мой дорогой Лоуренс, как рад, что тебе доверили это назначение. Я испытываю безусловную уверенность в твоих талантах и принципиальности; но позволь мне, в дружеской откровенности, поделиться единственным моим беспокойством - о пылкости твоего характера, вызванной честностью. Политику, мой дорогой друг, должно быть во все времена гибким - часто ему приходится лицемерить < - - > и обиды. Подозреваю, что французское министерство станет испытанием для твоего характера; но не позволяй им тебя спровоцировать. Когда они заговорят о Конгрессе, оправдывай и смягчай сказанное с достоинством и спокойствием политика, а не с чувствительностью республиканца - иногда даже тебе придется признавать ошибки и приписывать их неопытности, и если ты услышишь не слишком деликатную критику, должно принимать ее как уверенность и свободу союзников, беспокоящихся о < - - >. Если ты желаешь указать на недостатки французской администрации, делай это косвенно, отмечая преимущества мер ими не предпринятых, а не критикуя прямо те, которые были приняты. Когда выражаешь страх последствий, делай это с сожалением, а не угрожающе.
Положение таково, что французский двор полагает нас обязанными, и я не вижу политической выгоды в том, чтобы отрицать это, хотя я воспользовался бы всяким подходящим случаем, чтобы продемонстрировать преимущества революции для Франции, но при этом не пытаясь их навязывать. Один из способов это сделать - отмечать огромные преимущества, которыми располагала бы Англия, если бы сохранила союз.
По моему мнению, друг мой, французский двор завистлив и обидчив. Не давай пищу этим чувствам.
Верю, что ты примешь мои предупреждения как доказательство моей дружбы и уверенности в тебе.

Этот пассаж демонстрирует и различия между характерами Гамильтона и Лоуренса (помимо того, что один политик, а другой рыцарь), и понимание Гамильтоном этих различий. На протяжении всей переписки я замечаю, как чуть по-разному выражается у них любовь и восхищение друг другом. Лоуренс, склонный сомневаться в себе, восхищается Гамильтоном безусловно, порой даже переоценивая его достоинства или, скорее, недооценивая ограничения - как, например, все то время, пока сватал его в посольство, не придавая явного значения его сравнительно низкому положению. Гамильтон же, искренне любя его и признавая все его качества и таланты, в то же время осознает недостатки - в первую очередь прямоту и порывистость, но также неуверенность в себе - и старается их компенсировать, отговаривая от порывов и поддерживая там, где Лоуренс в себе сомневается. Тут мне хочется вернуться к одному из ранних писем и отметить фразу, которую я не стала переводить в соответствующем посте. Лоуренс уехал пробивать черный батальон, и Гамильтон пишет: "Расскажи мне в подробностях о том, как продвигаются твои дела на Юге. Они интересные и критически важные. Ты благоразумный и беспристрастный". Абзацем выше он напоминает Лоуренсу (в связи с другим вопросом), что отец должен ценить его мнение; все вместе это читается как убеждение Лоуренса в том, что он так хорош, как Гамильтон о нем думает.

Надо сказать, что Лоуренс не особенно прислушался к наставлениям Гамильтона, или их оказалось недостаточно. Продержавшись шесть недель в ожидании результатов, он перешел к требованиям, и когда министр иностранных дел Вержен указал ему на место, Лоуренс явился ко двору короля. На приеме, где посетители по этикету должны были только представляться с поклоном, он вручил королю меморандум, где перечислялись потребности континентальной армии (см. иллюстрацию). Как ни странно, стратегия оказалась успешной. (Может быть, помогли красивые глаза Лоуренса.)



Пока Лоуренс находился во Франции, Гамильтон успел поругаться с Вашингтоном (ссора эта зрела давно, как результат вспыльчивых характеров обоих и того, что Гамильтону так и не доставалось командование), и несмотря на примирение, подать в отставку. Правда, сделал он это с обещанием, что проработает, пока не появится му достойная замена; в итоге к июлю он получил наконец командование батальоном под Йорктауном. Лоуренс вернулся в Америку в сентябре, как раз вовремя, чтобы присоединиться к нему с другим батальоном.

Продолжение следует в 1782 г.